"Почтовый рейс" Валерий Хайрюзов

17 мая 2020

"Почтовый рейс" Валерий Хайрюзов

Тот рейс был обычным – почтовым. Садиться в Олекминске мы не планировали, но пришлось садиться, поскольку конечный в задании на полёт - Якутск накрыло туманом, температура воздуха опустилась к отметке в минус шестьдесят градусов и видимость там стала нулевой. После посадки, едва ступив на снег, я вдруг подумал, что мы по ошибке приземлились не на земной поверхности, а где-то на обледенелом астероиде, неземной холод тисками сдавил со всех сторон, и через минуту-другую меховая куртка стала напоминать легонький болоньевый плащ. Было уже за полночь, мы пошли пережидать непогоду в пилотскую гостиницу. Там нас ждал неприятный, но в общем-то привычный на северах сюрприз, в котельной разморозило трубы, но он оказался не последним, по закону подлости, вышел из строя питающий аэропорт генератор.  В темной пилотской температура была ненамного теплее уличной. Поскольку сложенные ещё со времен перегонки американских самолетов по ленд-лизу кирпичные печи были разобраны, и заменены на централизованное отопление горячей водой. Где тонко, там и рвется, от разлившегося по Якутии холода в котельной олекминского аэропорта разорвало трубы. Но это было ещё не всё. Решив вскипятить чай, мы обнаружили, что и в пилотской мороз разорвал питьевой бачок. Не зная куда идти и что делать мы присели на холодные кровати. Вскоре пришел бортмеханик  Толя Разумовский и сообщил, что все технические силы аэропорта пытаются запустить аварийный дизель, но он, как назло, не поддается.

Пожалуй, это была одна из самых длинных ночей в моей жизни, бортмеханик раздобыл где-то лиственничные чурки и когда начал колоть, то они разлетались по снегу как стеклянные. Собрав их в кучу, мы начали разводить во дворе костер, второй пилот напихал в чайник наколотые кусочки льда и поставил его на тлеющий огонь.

«И это всё, чего я хотел в этой жизни. – думал я, поглядывая на дымящие и не желающие разгораться поленья. -Мерзнуть в холодных кабинах, питаться в сухомятку, заскакивать на минутку в холодные, продуваемые хиусом, похожие на медвежьи пасти-ловушки, сколоченные наспех из толстых досок северные сортиры, которые даже собаки обегали стороной. За годы летной работы я уже привык к этим незапланированным заторам и посадкам в своей жизни. Но, отсидев несколько дней в этих ледяных карантинах и вырвавшись из  плена, уже с огромной высоты я вглядывался в выползающие из тьмы далекие, с подслеповатыми огоньками деревушки на берегах Лены, Вилюя или Алдана, где одиннадцать месяцев в году была зима и пытался понять, что же кроме холода держит людей в этих местах?  Про то, что работа наша была не сахар, мы помалкивали, поскольку никто нас не принуждал, свою долю воздушных извозчиков выбрали сами. И даже бывало, гордились, мол, нам сибирякам у печки, всё – семечки! А ведь где-то параллельно существовала другая жизнь, без гнуса и холода, где люди шили на заказ костюмы и платья, ходили в театры, рестораны, на выставки и концерты и, даже как мы, читали не только Наставления по производству полётов, но и другие книги.

            Говорят, все плохое когда-то заканчивается, на другой день к вечеру метеослужба дала нам амнистию, синоптики сообщили, что расположенный на возвышенности рядом с Якутском аэродром в Магане открылся и мы, захлопнув  за собой обмерзшие двери пилотской, поспешили к самолету. Прошив винтами на взлете морозную стынь аэродрома, поднялись в небо. Бортмеханик тут же переключил тепло от двигателей на кабину и мы, как весенние сосульки, начали оттаивать, ощущая первобытную радость от сухого обволакивающего и размягчающего тепла. Откуда-то снизу из-под крыла выползла наполненная желтым светом, похожая на дыню луна и почему-то захотелось потрогать её рукой, а ещё лучше повесить куда-нибудь в уголок кабины. Через лобовое стекло, как шляпка от гвоздя, на нас уставилась Полярная звезда, почему-то напомнившая о стуже оставленного где-то за хвостом самолета Олекминска. Возвращаться туда даже мысленно не хотелось, и даже бросало в дрожь.

 -Командир, перейди на резервную частоту! - вдруг напомнила о себе земля.

Я переключил связь на частоту сто двадцать один и пять, которую мы обычно использовали для служебных переговоров и услышал позывные радиостанции «Маяк». Москва передавала праздничный концерт посвященный лауреатам премии Ленинского комсомола, которым только что присвоили это звание. Неожиданно среди других назвали и мою фамилию.

Радиоведущая объявила, что будет исполнена песня Николая Будашкина  на слова Глеба Акулова «За дальнею околицей» в исполнении солистки Большого театра СССР Ирины Журиной.

С обладательницей удивительного колоратурного сопрано Ириной Михайловной Журиной меня познакомил её муж журналист газеты «Воздушный транспорт» Анатолий Яковлевич Журин, когда я весной прилетел в Москву на седьмое Всесоюзное совещание молодых писателей со своей книгой «Непредвиденная посадка», за которую собственно мне и дали литературную премию. Он принес мне билеты на оперу «Царская невеста». По тем временам попасть в Большой театр было непросто, а тут на тебе из сибирского холода и хляби, сразу же чуть ли не на главный спектакль, где, как нам объяснил Анатолий Яковлевич, Ирина Михайловна пела заглавную роль Марфы. Места нам достались в партере, оглядывая московскую принаряженную публику, мы заняли обозначенные в билетах места, открылся тяжелый бархатный занавес и спектакль начался.

-Ой, что она выделывает?  Это же не голос, а наше национальное достояние. Красавица, волшебница! - причитал сидящий рядом любитель оперного пения моряк и поэт с Дальнего Востока Саня Герасименко. По ходу он то и дело нырял глазами в программку и, подпрыгивая в кресле, открывал для меня, что на сцене появляются одни знаменитости: Народные артисты СССР Елена Образцова, Тамара Синявская.  После спектакля Журины пригласили нас к себе домой, и мы близко увидели уже не царскую невесту, а домовитую хозяйку. Ирина Михайловна быстро приготовила нам котлеты с картофельным пюре, и уже за столом, улыбаясь, начала что-то рассказывать о своих партнерах по сцене: Народном артисте Александре Филипповиче Ведерникове, заполняющим басом всю сцену - Народном артисте РСФСР Борисе Морозове и о своем земляке, харьковчанине Владиславе Верестникове.

 …В самолётных наушниках послышались аплодисменты, затем прозвучали первые аккорды и полилась песня:

За дальнею околицей,
За молодыми вязами,
Мы с милым, расставаяся,
Клялись в любви своей.
И были три свидетеля:
Река голубоглазая,
Березонька пушистая,
Да звонкий соловей.

Пела Журина, и прилетевший из космоса её голос, согревал нас в жесткой металлической кабине и вновь возвращался куда-то в ширину и бездну ночного звездного неба. И мне почему-то в тот миг почудилось, что ничего кроме голоса певицы нет, слова романса связывали всё живое и невидимое пространство в одно целое и показалось, что затаившееся сердце вот-вот остановится…

Я глядел под крыло под вращающийся винт и думал, жаль, что голос Журиной не слышат спящие в берлогах медведи, но, возможно, её улавливают в снежных лесных заносах и калтусах северные олени. Я видел только близкое лицо сидящего рядом бортмеханика Толи Разумовского. Он тоже улыбаясь слушал песню.

Но мерно секущие морозный воздух винты моторов не собирались возвращать нас назад, отрабатывая свою партию, они несли нас все дальше и дальше на север. В те секунды пока звучал голос певицы нам не дано было знать, что будет дальше, чего не видит глаз, то что поднимаясь, подступает, проникает в тебя, затем вновь уходит за стекло в огромную пустоту неба, в ту неосязаемую материю, которая уже давно захватила и расположила нас К себе и,  судя по всему, уже не отпустит никогда. А пока в наушниках звучала песня, мы несли тепло её голоса в своей маленькой кабине, а в грузовом отсеке  ждали своей встречи сотни посылок и тысячи посланий с Большой земли или, как иногда выражались сами северяне, с материка, а стрелки наших кабинных высотомеров застыли на высоте шести тысяч метров над безмолвной  холодной равниной.

Много позже я узнал, что стихи этой песни написал поэт Глеб Акулов и было это в далёком 1938 году. Акулов показал её композитору Николаю Будашкину, который написал музыку к песне. Но премьера этой песни состоялась в осаждённом фашистами Ленинграде только в январе 1942 году в исполнении оркестра Балтийского флота. Музыка понравилась ленинградцам и вскоре песня со словами прозвучала по радио, а потом была записана на грампластинки стала одной из любимейших в народе. Поэт песню не услышал .В 1940 году поэт закончив Литературный институт был призван на военную службу, а в самом начале Великой Отечественной войны, Глеб Акулов погиб на белорусской земле, сгорел в танке. Сегодня, когда мы смотрим в своё прошлое, будет уместно вспомнить и поклониться тем, кто оставил свой след на этой земле и повторить простые, но ставшие бессмертными слова Глеба Акулова:

Промчатся вьюги зимние,
Минуют дни суровые,
И всё кругом наполнится
Весёлою весной.
И стройная берёзонька
Листву наденет новую,
И запоёт соловушка
Над синею рекой.