Я был зиминским. Стал теперь всемирен.

Моя первая встреча с Евгением Александровичем Евтушенко произошла на зеленом поле Зиминского аэродрома. На своем маленьком самолете мы выполняли обычный кольцевой пассажирский маршрут: Балаганск, Зима, Черемхово, Тунгуска, Тальники, Голуметь, Новостройка. И затем летели в обратную сторону. Обычный, каждодневный рейс или как мы его про себя называли:  «базар - вокзал».  Почта, пассажиры, грузы. После посадки, гляжу, к самолёту идёт процессия, среди пассажиров узнаю сухопарую фигуру поэта Евтушенко. Был он свеж, весел, в кожаной куртке и разноцветной рубашке и двигался в сопровождении  таких же веселых, ярко накрашенных под стать рубашке, молодых женщин.

- Евгений Александрович хочет посмотреть Саяны, таёжные села, - сказал мне зиминский начальник аэропорта. - Набраться новых замыслов и сил. Опять земли коснувшись, по которой когда-то босиком ещё пылил, - продекламировал он и добавил: - Завтра заберёте его и привезете обратно.

Уже в полете я пригласил Евтушенко в кабину. Он прошел и на предложение сесть в пилотское кресло, качнул головой, мол, каждый должен делать свое дело. Уже в Тунгуске все вместе мы зашли в местный магазинчик. Оглядев полупустые полки, второй пилот Вадим Крупнов громко  прочел:

Мы сто белух уже забили,
цивилизацию забыли,
махрою лёгкие сожгли,
но, порт завидев, — грудь навыкат!
друг другу начали мы выкать
и с благородной целью выпить
в Тунгуску с неба мы сошли.

- Хорошо читаешь, - улыбнулся Евтушенко. – А что, лётчикам сухим пайком не выдают?

- Мы же на работе! Мы о вас, Евгений Александрович, беспокоимся, - ответно улыбнулся Крупнов. - Не каждый же день в Тунгуску поэты прилетают. А, мы своих, зиминских знаем и почитаем.

Дальше Евтушенко увезли  куда-то на берег, а мы вернулись в пилотскую.

Через какое-то время, неожиданно для меня, мы  повстречались с Евтушенко в Иркутске, на квартире у писателя Геннадия Машкина. Тот зазвал поэта к себе в гости и, как это бывает у творческих людей, начал на ходу организовывать стол. Евтушенко вызвался помогать и принялся чистить картошку.  Увидев, как знаменитый поэт кромсает картофелину, я, засмеявшись, сказал, что в летном училище мне довелось три года заниматься этим делом и попросил у него нож.

Позже, когда я впервые приехал к Виктору Петровичу Астафьеву в Овсянку, мне и там пришлось брать нож и приниматься за привычное домашнее дело. Все писатели охотно уступали картофельные и иные кухонные хлопоты,  и лишь один Валентин Распутин всегда стремился разделить общую работу, будь то на кухне или в лесу.  Машкин начал делиться с Евгением Александровичем своими впечатлениями о только что прочитанным романе Уоррена Пенн Роберта «Вся королевская рать». Евтушенко сказал, что роман написан был сразу же после войны и в Советском Союзе он стал популярным после выхода в свет кинофильма с одноименным названием. Тогда я удивился, что Евтушенко со знанием дела говорит не только об отечественных лентах, но хорошо знает и мировое кино.

- Хочу снять фильм, как я впервые еще ребенком попал на станцию Зима, - неожиданно признался Евтушенко.

Уже позже я узнал, что он действительно снимает в Сибири фильм «Детский сад». В этом деле ему помогал Виктор Михайлович Спирин бывший в ту пору первым секретарём Зиминского горкома партии; встречал, провожал, обеспечивал всем необходимым реквизитом съемочную группу. До сих пор зиминцы с теплотой вспоминают главных героев фильма Светлану Евстратову, Николая Караченцова. И, конечно же, оператора Владимира Попяна.  Уже много позже, вспоминая то время, уже из Америки, он написал Спирину такие строки:

Я был зиминским. Стал теперь всемирен.
Да вот в каких америках найду
Такого чуда-кореша, как Спирин
С которым никогда не пропаду?

А тогда, в доме Машкина, разговор незаметно перешел на поэзию.

- А вот где сейчас  замечательный черниговский поэт Пётр Пиница? – неожиданно поинтересовался Евтушенко. -У него, я  помню, были замечательные строки:

Ах ты, сука романтика!
Ах ты Бля…ская ГЭС!
Я приехала в бантиках,
а уехала без

Машкин засмеялся: - А дальше у Пети были такие строчки:

Ходят парни в кокетках,
Говорят про весну,
Угощают конфеткой,
;А потом под сосну.

Смеялись долго, весело вспоминая забавные строки разных поэтов. Позже мне еще не раз приходилось встречаться с Евгением Александровичем. Были разные  моменты, когда  его слушатели, в том числе и зарубежные во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве на встрече в издательстве «Молодая гвардия» недоуменно переглядывались, не понимая, зачем он выставляет напоказ душевно больную  девочку с Ялты Нику Турбину, считая ее восходящей поэтической звездочкой. В конечном счете,  все закончилось для нее трагически.

В девяносто первом году, во время ГКЧПэ  Евтушенко явился  на Поварскую и, по принципу революционной целесообразности, вместе с единоверцами,  решил взять власть над своими коллегами из Союза писателей, что в конечном итоге привело к развалу организации. Он сам вспоминал потом, что не представлял всех последствий тех шагов, того безумия, охватившего страну и плакал, когда со здания Верховного Совета спускали красный флаг, ставший символом Победы в Великой Отечественной войне. С тех пор многое что произошло и в нашей стране и в нас самих. Да и Евгений Александрович во многом переосмыслил  те роковые события, произошедшие с нашей общей Родиной.

Самолет удивительное изобретение человечества, На нем можно летать, преодолевать большие расстояния. Для меня он был тем местом, где приходилось встречаться и общаться со многими известными людьми.  Как-то я летел рейсом в Москву и неожиданно, как когда-то на зиминском аэродроме, увидел входящего в самолет уже поседевшего и ссутулившего Евтушенко. Набрав эшелон, я попросил бортпроводницу пригласить Евгения Александровича в кабину. Она вернулась и сказала, что Евгений Александрович знает порядок, и что во время полёта посторонним вход в кабину воспрещен. Его щепетильность в таких вопросах меня не удивила.  Но  надвигалось редкое по красоте природное явление, полное солнечное затмение и увидеть его из кабины самолета, на высоте нескольких тысяч метров, дано не каждому. Тем более поэту.  Я вышел к пассажирам, он,  конечно же, узнал, мы поздоровались, я объяснил, что нам предстоит увидеть и он, отложив чтение журнала, прошел за мной в кабину. Через несколько минут, огромный диск луны надвинулся  и начал гасить  светило, в кабине стало темнеть. И потом внезапно стала ночь. Лишь ярче засветились приборы, да бешено закрутился на своей оси магнитный компас. Весь осязаемый мир сузился до размеров кабины, точно в огромном во всю вселенную храме внезапно погасили свет и даже придуманные людьми самолетные приборы показались ненужными и бесполезными.  Чем-то затмение напомнило действие наркоза: все слышишь, видишь, но тебя уже ничего не связывает с этим миром. Евтушенко сгорбленно затаился среди наступившего мрака. Но вот,  впереди блеснула тонкая полоска: чистая, весёлая, нежная, и все стало возвращаться в прежнее состояние.

- Мы только что наблюдали апокалипсис, - вымолвил Евтушенко. - Это похоже на то, когда отключается сознание. Всего живого!

Все так же сутулясь, Евгений Александрович молча вышел из кабины…

В середине девяностых я встретил его в здании Государственной Думы. Мы вместе с Тамарой Летой подошли к Евгению Александровичу, вспомнили наши сибирские встречи, полеты в кабинах самолетов. Он, узнав, что мы вместе с Тамарой были депутатами, она от Вологды, а я от Иркутска и что до конца оставались в окружённом Ельцином Доме Советов,  быстро нашел в портфеле недавно вышедший сборник стихов и прочел еще пахнущие краской строки:

Лоскутное одеяло. По лоскутку, по лоскутку
нам сочиняла бабка одеяло,
и до сих пор я помню ласку ту,
которой одеяло одаряло.
А тлели лоскутки, как угольки,
и золотели, как медвежьи очи,
синели, словно в поле васильки,
или чернели, как лохмотья ночи.
В  Сибирь попав не как метеорит,
я был и сам в зиминских закуточках,
от вьюг лоскутной радуги укрыт,
и сам, как лоскуточек -
весь в цветочек.
По лоскутку, по лоскутку
когда-то собирали мы Россию,
сшивая в мощь лоскутную тоску
и в силищу -
лоскутное бессилье.
Лжеидеалы разодрали нас,
и беспощадно, словно одеяло,
над родиной бессмысленно глумясь,
мы раздираем наши идеалы.
И над опять разодранной страной,
как вновь до Калиты, вновь на распутьи
лишь пепел погорельщины сплошной -
знамён и судеб жалкие лоскутья.
Не снизойдёт спасенье из Москвы -
оно взойдёт по Вологдам, Иркутскам.
Спасенье будет медленным, лоскутным,
но прирастут друг к другу лоскуты.
Империя, прощай! Россия, здравствуй!
Россия, властвуй - только над собой.
Как одеяло бабки среди распрей
укрой детей с лоскутною судьбой.
Я так хочу под пенье поддувала
прижаться к бабкиному локотку,
чтобы она Россию вновь сшивала
по лоскутку,
по лоскутку..

Валерий Хайрюзов
апрель, 2017 г.