Александр Муравьев. «История любви»

Говорят, хочешь получше понять художника — загляни к нему в мастерскую.

Ты увидишь в ней не просто готовые и только что начатые работы, развешанные или отвернутые «лицом к стенке», но и массу неожиданного и интересного. В мастерской Александра Муравьева есть и антикварного вида предметы, которые часто нужны для составления натюрмортов, и живые цветы в горшках, и стол, за которым угощают кофе и фруктами. Но больше места занимают мольберты, рамки, картон, шкаф с книгами, снова мольберты, краски, краски, краски…

Можно много спорить, есть ли в искусстве темы значительные, изначально «обрекающие на успех», или все зависит от взгляда художника. С одной стороны, есть, скажем, темы библейские, вечные, и есть темы — бытовые, повседневные. Но ведь можно поднять до философских высот бытие «маленького человека», можно написать историю любви, которая переживет века, можно написать заказной портрет, которым потомки будут любоваться, стараясь постичь «тайну улыбки», разгадать печаль в глубине глаз…

Об этом обычно думаешь, глядя на работы крупных художников. В данном конкретном случае я гляжу на портрет работы моего земляка, иркутянина Александра Муравьева, названный просто — «Осень». Героиня — женщина. Молодая, зеленоглазая (глаза — как два ивовых листочка), с волосами тона спелой пшеницы, в тяжелом венке осенних цветов и плодов. Обнаженные плечи прикрыты широкополой соломенной шляпой, в руке — пиала с фруктовым чаем. Чехов назвал бы ее «Девица Флора», почему-то думаю я, но отчего и с автором не согласиться? Ведь вся она — метафора осени, зрелости, покоя с примесью грусти в прозрачных глазах… В более широком плане это заставляет задуматься: а дает ли успокоение достигнутый результат? А что будет завтра? Какие новые зерна должны упасть и в какую почву, чтобы новый виток жизни не принес разочарования?

Александр Муравьев как график в этом случае пленяет не менее чем Муравьев-философ, а его акварельный лист воспринимается как монументальное творение о нежной и безжалостной, быстрой и неповторимой, единственной и постоянно обновляющейся жизни земной…

Александр Муравьев, так рано проявивший себя как график, несколько неожиданно признается: обожаю живопись… Графикой он был «болен» с юности: ученик знаменитого в Иркутске Георгия Леви, он сам мастерски овладел техникой офорта и литографии, знает, какую твердую руку нужно иметь художнику, чтобы резать по камню, шлифовать его, и какое наслаждение потом — печатать листы на станке, вынимая чуть влажноватые оттиски. Офорты, литографии, гравюры… Забытые нынче слова. Нынешнее поколение предпочитает самовыражаться как-нибудь менее трудоемко. А он в годы этого своего увлечения был молод и не имел собственной мастерской, но это было время, когда партия и правительство заботились о развитии искусства и предоставляли молодым и зрелым авторам возможность работать в домах творчества. Таким домом с большой буквы стала для него Челюскинская, или Челюха, как по-свойски называют художники эту свою базу.

«Челюха — моя вторая родина, там я родился как художник, — говорит Муравьев. — А какие мастера работали в одно время с нами, какие имена! Элита отечественной графики!»

Войдя в обойму активно работающих художников, постоянно участвуя в отчетных и других представительных выставках, Александр Михайлович выезжал в Челюху десятка два раз, проведя в общей сложности в доме творчества четыре года. Четыре года у станков и камней, в пахоте (только так можно назвать тяжелый труд графика, работающего по старым технологиям), но и в счастье — потому что рождались замечательные графические серии, в том числе серия о декабристах, принесшая ему звание «заслуженный художник России». Параллельно с Челюхой были приглашения и поездки на зарубежные пленэры — в Германию, Францию, Польшу, Монголию…

И при этом: «я обожаю живопись»… Что это, параллельные миры, которые не пересекаются?
Да разве могло быть иначе — пусть одновременно с графикой, с увлечением мультипликацией, идущим еще со студенческих времен (дипломная работа в художественном училище — полноценный «мультик», получивший неожиданное для него признание профессионалов); разве могло быть иначе, если ему дано мыслить цветом, чувствовать цвет?

И в связи с этим нужно непременно сказать о его тяготении к библейским мотивам. То, что он далек от канонов иконописного искусства, — аксиома: у него искусство исключительно светское. То, что он далек также и от мастеров Возрождения, тоже видно невооруженным глазом. И все же крайне любопытно, как и непривычно, видеть его Марию с Младенцем, выполненными в его, муравьевской, манере — трогательно-настороженная мать, нежное и светлое личико ребенка, оба — с чертами немножко сибирскими, азиатскими… Младенец осмысленно смотрит на Мать… И можно было прочесть эту работу как метафору материнства вообще, не будь светлых ореолов вокруг головы Мамы и Сына. Возможно, сознанию современного человека такое видение темы даже ближе, чем каноническое…

В продолжение темы — живописные работы «Эдем», «Ева в раю» — здесь тоже царит Азия, но без ее цветовой категоричности — тонкие размытые контуры скорее угадываются, тона подают себя как полутона, дымка «сна», флер легенды размывают образы, придают им фантастичность, ирреальность.

Сюжеты, которые живописует Муравьев, — это грезы и воспоминания, реальность и миф, прошлое и будущее, увиденное и воображаемое. Стилистика — то «слегка модерн», то «отчасти импрессионизм», то некий его, муравьевский, кубизм. При этом работы художественно очень убедительны и экспрессивны. Его «автопортрет», выполненный маслом, — мужской портрет, в котором просматривается определенная собирательность образа: художник видит в себе типичные черты сибиряка, он крепок и коренаст, в нем есть что-то даже от Ермака, и в то же время это не портрет завоевателя, но портрет думающего человека, интеллектуала.

Немало повидавший в жизни, немало поездивший с кистью и этюдником, Александр Муравьев сохранил в себе способность ребенка удивляться и восхищаться окружающим миром. Надо слышать, как он рассказывает о поездках по Сибири, по Европе, как он влюблен в «синее небо Монголии», с ее рериховскими открытыми красками, как пленен вообще востоком, Китаем, где недавно побывал.

Эта детскость, видимо, и помогает ему еще в одной его ипостаси — полиграфист по основному образованию, много лет работавший на студии кинохроники, сотрудничавший с крупным региональным книжным издательством, десять последних лет он пребывает главным художником в детском журнале «Сибирячок». Журнал имеет всероссийскую известность, отмечен престижными наградами, и в этом немалая заслуга его, Муравьева. Ведь это он определяет визуальный образ журнала, наделяет персонажей публикаций характерами — веселыми или грустными, злыми или добрыми, жадными или щедрыми, и чаще — смелыми, любознательными, озорными. Первые уроки воспитания художественного вкуса тысячи ребятишек получили из журнала, из детских книжек, к которым он тоже приложил руку. К этой работе он привлекает и других художников, хотя убедился: рисовать для детей может не каждый.

Есть у него еще одна обязанность — вроде бы и статусная, но такая хлопотная! И это — много лет: куратор Союза художников России по региону Сибирь и руководитель регионального отделения Схр, со всеми сложностями, от постоянной угрозы закрытия мастерских до организации выставочной деятельности, от помощи художникам-ветеранам до борьбы за Дом творчества на Байкале.

В середине первого десятилетия наступившего века Александр стал народным художником России. И обрадовался, и задумался — получается, надо еще больше «пахать», чтобы подтверждать звание? Академия художеств России избрала его своим член-корром — тоже «положение обязывает»…

— Как хочется еще поработать, и столько надо успеть! — говорит Александр Михайлович. — Библейская тема — неисчерпаема… Да разве только она? Задумано много — как бы воплотить!..

Да, в выставках всех уровней он участвует постоянно, потому что каждодневная работа в мастерской продолжается. Продолжаются поиски нужного образа, сочетания красок, линии, нестандартного хода в решении темы — путем напряженных размышлений и интуиции художника. И дай Бог, чтобы не подводили ни интуиция, ни зоркость глаза, ни твердость руки.+

текст: Любовь СУХАРЕВСКАЯ